И хотя на улице довольно прохладно, покрываюсь испариной.

Вспоминаю вчерашнюю церковь и изображение, которое там видел. Иисус в Гефсиманском саду, молящий о милости, которой не будет.

«Да минует меня чаша сия…»

Сейчас это звучит особенно забавно.

− Собираешься бросить ее, да?

Резко поворачиваю голову. В затененном углу сада, куда не проникает свет из дома, стоит Райли.

Голос злой.

− Я вижу, что ты делаешь, как отстраняешься от нее. Весь вечер избегаешь. Ведешь себя точно как ребята в моей школе, когда бросают своих девушек в столовой на виду у всех. — Ее гнев сменяется непониманием и обидой: — Как ты можешь так поступать?

Тетя Челси лучшая. И она любит тебя.

− Райли…

− Любит! Это ясно как день. Она так счастлива с тобой. Почему ты хочешь лишить ее этого?

Потираю затылок. Я выступал перед матерыми судьями, чья жизнь — сплошные достижения. Чьи блистательные решения я, черт побери, изучал в университете. И я был спокоен как удав.

Чего не скажешь про меня сейчас, когда я пытаюсь оправдаться перед подростком.

− Райли, все… все сложно. Я стараюсь… ты не можешь… − Прибегаю к старому надежному средству. Неоспоримая отмазка. — Когда повзрослеешь, поймешь.

«Жалкое ничтожество».

Презрительно фыркнув, разделывает меня под орех.

− Ты впервые разговариваешь со мной как с каким — то тупым ребенком. А правда заключается в том, что именно ты идиот!

Молчу. Райли качает головой.

− Ты ее не заслуживаешь. Никого из нас. — С топотом проносится мимо, каштановые пряди взметаются в яростном вихре. — Говнюк!

Рывком открыв дверь, скрывается в доме.

А я отвечаю в пустоту:

− Знаю.

Не успевает за Райли захлопнуться дверь, как на улицу выходит Челси.

− Вот ты где. Райли какая — то сердитая. — Обняв за шею, прижимается ко мне. — Какие — то подростковые трагедии? — Идеальные губы приближаются. — А я надеялась на спокойствие, хотя бы пару дней.

Отклоняюсь назад и, обхватив запястья, медленно снимаю ее руки с шеи. Еле слышно шепчу:

− Челси… ничего не получится.

Сначала до нее не доходит, и она продолжает улыбаться. Затем улыбка гаснет, Челси все понимает. Обхватывает себя руками.

− Я думала, у нас уже все получается. Думала, все хорошо.

Верно. Но, мать честная, все это чересчур. Слишком быстро, слишком сильно, слишком… занимает слишком много моего времени и внимания. Вчера я сказал, что нет ничего, что я бы ни сделал ради нее. Ради них всех. И это правда.

− Ты для меня важна, Челси. — Машу рукой в сторону дома. — Вы все мне очень дороги. Но семья… такая ответственность никогда не входила в мои планы. Образцом для подражания у меня были пьяница, любимым занятием которого было избивать жену, и сумасбродный бабник — трудоголик, женатый на своей работе. Меня не обучили семейной жизни.

Я много раз рисковал в работе. Чем больше риск, тем больше награда. Но не могу рисковать ими. Они слишком важны, слишком ценны. Я боюсь напортачить, навредить. Но наверняка это сделаю, ведь понятия не имею, что, черт побери, творю. Одна мысль приводит меня в ужас.

Не глядя на Челси, облизываю губы.

− Теперь, убедившись, что дети в безопасности и у тебя все хорошо, я должен отойти в сторону.

С самого начала знал, что рано или поздно всему придет конец. Сегодня, через месяц или через полгода, но все закончится. И закончится плохо для нее. Давным — давно надо было устраниться.

Но Челси была такой… она была самой собой.

А я гребаный эгоистичный подонок.

Делает глубокий вдох, затем медленный выдох. Челси всегда так делает, когда старается успокоиться. Ненавижу, что знаю это. Ненавижу, что прекрасно представляю, какие мысли роятся у нее в голове, что она сейчас скажет.

− Джейк, я понимаю, тебе страшно. Мне тоже страшно. Но некоторые вещи стоят того. И вместе, мы можем…

"Делай все на совесть или не делай вообще".

Поэтому заставляю себя посмотреть в рвущие сердце голубые глаза. И вру:

− Мне это не нужно, Челси.

Судорожно вздыхает, будто получила удар под дых.

− Я не хочу такую жизнь. Могу быть твоим другом, их другом, но происходящее между нами, что бы это ни было, должно прекратиться. — Провожу рукой по волосам, резко дергаю. Боль помогает сфокусироваться. Придает решимости. — Ты из тех женщин, что однажды захотят выйти замуж. Тебе нужно найти подходящего парня. Но я не он. Время, которое ты проведешь со мной… потратишь впустую.

− Понимаю. − Ее речь звучит вяло. Почти неслышно.

Различаю в голосе слезы. Не буду смотреть, просто, мать его, не могу. Но почти физически ощущаю, как они медленно текут по ее лицу.

Челси откашливается.

− Мальчики… они боготворят тебя, Джейк. Все они. Пожалуйста, не надо…

− Не буду, − даю обещание. — Я не брошу ни их, ни тебя. По-прежнему буду помогать. — Голос становится выше, начинаю тараторить. − Все что понадобится. Буду брать их на тренировки, ходить на игры, присматривать за ними в твое отсутствие или просто проводить с ними время. Я не брошу тебя на произвол судьбы, Челси.

Наконец набираюсь храбрости посмотреть ей в глаза.

Не следовало.

Лицо белое как полотно, ресницы намокли от слез. По фарфоровой щеке медленно стекает слезинка, оставляя за собой серебристый след.

− Прости.

И мне действительно чертовски жаль.

Челси приподнимает подбородок, храбро выпрямляет плечи. Показывает свою тихую, неиссякаемую силу. Смахивает слезы.

− Я все понимаю, Джейк. Спасибо, − тяжело сглатывает, — за честность. — И еще тише продолжает: — Ты нам тоже очень дорог. Если тебе нужна только дружба, то останемся друзьями.

Морщусь от ее слов, словно от самого кислого лимона.

Но скрываю это молчаливым кивком.

Челси отступает к двери, и каждая клеточка моего тела требует остановить ее. Схватить, развернуть и целовать до тех пор, пока на лице снова не засияет улыбка. Упасть на колени и забрать назад все свои слова. Исправить последние пять минут.

Но я пытаюсь поступить правильно. Не думал, что будет так трудно.

Когда Челси заходит в дом, зажмуриваюсь, заставляя руки и ноги не шевелиться… заставляя себя отпустить ее.

Глава 26

Дни плавно перетекают в недели. Я выполняю свои обязательства перед детьми. Иногда приезжаю, когда они только возвращаются из школы или когда у Розалин уроки фортепьяно. Время от времени вожу Риган и Ронана на сраные занятия «Мамочка и я». Хожу на игры Рори в Малой Лиге, вопя громче любого папаши. Наши отношения с Челси можно назвать… цивилизованными. Убийственно вежливыми. Лучше бы она проклинала меня, кричала, обзывала. Это было бы намного лучше, чем безличные, холодные приветствия и прощания. Разговаривает со мной точно как судья, когда тот ни черта не помнит, кто я такой.

Будто я посторонний.

Через две недели после слушания об опеке в мой кабинет вваливается Брент.

− Чувак, сегодня я, Люси Паттерсон, ты и ее подруга вместе идем перекусить после работы.

− Не думаю, − отвечаю, даже не потрудившись поднять глаза от ноутбука.

− В этом твоя проблема, Джейк. Слишком много думаешь. Пора снова в седло, ковбой. И скакать. — Играет с ручкой на моем

столе. — Я уже несколько раз выводил Люси в свет, мы на всех парах несемся вперед. Говорит, ты нравишься ее подруге − та уже спрашивала о тебе.

Потираю глаза.

− Напомни, как зовут подругу?

Пожимает плечами:

− Не знаю. Да и какая разница, ты идешь. Отказ не принимается.

Когда Бренту что-то взбредает в голову, он напоминает ротвейлера Софии. Вцепляется и не отстает. Поэтому, чтобы побыстрее вернуться к работе, сдаюсь.

− Ладно.

− Чудесно, — лыбится. — Встречаемся в шесть.

Ужин с Брентом, Люси и ее приятельницей с упругой попкой, чье имя по-прежнему не знаю, оказывается непринужденным. Беззаботным. И ничем не запоминающимся. Встречаемся в спортивном баре, заказываем горячие сэндвичи, потом перебираемся в соседнюю комнату поиграть в бильярд. Флиртуя, подруга Люси пытается сподвигнуть меня научить ее правильно держать кий. Но мне не интересно. С трудом сдерживаюсь, чтобы не нагрубить.